Зеркало, кто я?

Как жить, когда будни превращаются в испытание собственной идентичности? Утро героини начинается с боя с зеркалом, где каждая черта лица и тела кажется неправильной. На улице — «идеальные» женщины и мужчины. На работе — необходимость быть «правильной» сотрудницей, слушать замечания коллег о внешности и личной жизни. В метро, дома — всё возвращается к одному и тому же: «Кто я на самом деле?»

Стандарты красоты и стереотипы превращают рутинные действия в арену внутреннего конфликта. А вопросы тела и внешности сплетаются с вопросами идентичности: «Я больше мальчик или девочка? Или всё вместе?». Каждое зеркало, каждое замечание и каждый взгляд превращаются в испытание. И в то же время — это рассказ о смелой попытке услышать собственный голос сквозь шум чужих стандартов.

Пи-пи-пи, пи-пи-пи, пи-пи-пи. Звук обратного отсчета бомбы подбрасывает Лену над диваном. «Уже семь? Почему так скоро? Ладно, встаю и иду умываться. Главное, не смотреть в зеркало. Где горячая вода? Отлично, уже отключили. Мешки, складки, морщины, всё лицо кривое-косое — выгляжу, будто пил: а до двух утра. Хватит смотреть, от этого ничего не изменится». Лена яростно трет лицо полотенцем в надежде сгладить все неровности кожи. «Кофе-кофе-кофе. Срочно». Лена достает из шкафа жестяную баночку с хохломой, насыпает три чайные ложки в джезву, заливает водой из фильтра и ставит на маленькую конфорку. «Йогурт без сахара, тост с авокадо. Я легка и прекрасна. Господи, какой бред! Говорю как Бриджит Джонс. Не хочу быть Бриджит Джонс. Ой, уже без пятнадцати восемь». Лена ополаскивает тарелку с чашкой и ложкой и бежит в ванную. Скоблит зубы жесткой щеткой и скалится: «Не Голливуд. Но зачем мне Голливуд? Вон у всех британских мужиков, музыкантов и актеров, такие зубы, будто им в рот гранату кинули. И ничего, красавцы». В комнате, сложив диван, Лена долго смотрит в бездну одежного шкафа: «Короткое синее платье и серый пиджак — строгая элегантность. А оно мне надо? Я хочу быть Моникой Беллуччи? Прямые черные джинсы и приталенная рубашка в полоску. М-да, пуговицы на груди расходятся. Сколько ни худей… Вот бы её отрезать совсем. Никаких лифчиков. И по лестнице спускаться удобно: ничего впереди не трясется, не бьет по ребрам. Было бы у меня мужское тело, было бы проще. Или нет?» Лена рисует стрелки и стирает, снова рисует и снова стирает. Тонкие, толстые, длинные, короткие — всё не то. «Интересно, какая помада более маскулинная? Помада вообще может быть маскулинной? Хотя изначально же всё красивое было мужским. Красный — слишком нарядный, розовый — слишком барбишный, бежевый — как будто малокровие. Ладно, обойдусь тональником и пудрой».

Лена едет в поезде метро и старается не смотреть по сторонам. Женщины в светлых драповых пальто, с распущенными волосами до лопаток. Идеальные укладки, макияж, украшения, шляпы с широкими полями и платки из искусственного шелка, ультрамодная обувь и сумки. Женщины из инсты и Лена рядом. Мужчины с идеальными стрижками, в дорогих костюмах и ботинках из тонкой кожи. Сразу видно, бросили машины на стоянке около какой-нибудь конечной станции и сели в вагон. Мужчины с красной ковровой дорожки и Лена рядом. Кружится голова, страшно, очень страшно. Лене кажется, что все смотрят, все видят одинокую тетку за 30. Толстое, неухоженное существо. Трудно дышать и кажется, что красивые люди вот-вот подхватят и выбросят на платформу: нечего с нами ехать, чучело бесполое. «И поделом, правильно, так мне и надо».

На работе Лена бежит в туалет, запирается в кабинке у окна и минут пятнадцать пытается успокоиться. Быстро моет руки — и в офис, подготовиться к экскурсиям для школьников и спонсоров.

Детям скучно. Они садятся на места для смотрителей, бегают по залам, кричат, в ответ кричит их классная. Они чуть не разбивают витрину с гипсовыми скульптурами. Классная кричит так, что охранник спрашивает, вызвать ли скорую. Дети затихают, хором извиняются и рассматривают орнамент на плитке. Оставшиеся полчаса делают вид, что внимательно слушают.

Спонсорам тоже скучно. Они обсуждают предстоящий корпоратив, сплетничать, делают селфи, облокачиваются на рамы и витрины. Каждые пять минут срабатывает сигнализация. Смотрительница тихо чертыхается. Закончив свои дела, спонсоры собираются вокруг Лены и слушают последние полчаса экскурсии. В конце — аплодируют, точно при посадке самолета, и дарят коробку конфет.

По дороге в столовую Лену догоняет Тамара Константиновна: «Леночка, вот молодец, брючки надела. А то всё ходишь в бесформенных юбках». Хочется провалиться под землю. Жаль, с собой нет другой одежды. На прошлой неделе было хуже: «Леночка, у тебя есть молодой человек? Нет? А почему так? Пора, нельзя с этим затягивать. Вон Славик такой хороший: умный, обходительный, готовить умеет, квартира своя. Вы как раз в одну смену. Начали бы встречаться».

Лена бежит в туалет и запирается в кабинке у окна на пятнадцать минут. Внимательно рассматривает отражение в зеркале. Всё хорошо, если не думать, что это ты. Всё плохо, если думать. Не те волосы, брови, глаза, щеки, скулы, подбородок, шея, плечи, руки, грудь, талия, бедра, ноги. Всё так и не так одновременно. «Разобрать на составные части и собрать правильно — вот что мне нужно. Но где взять деньги на пластику? Идти в эскорт поздно. Продавать девственность и подавно. Зеркало, зеркало на стене, кто я?» Только вода в трубе шумит.

С работы Лена возвращается на метро. Вместо красивых людей в поезде едут краснолицые лысеющие мужчины за 50, пахнущие водкой, и уставшие от жизни женщины за 40. Куда вечером деваются утренние красивые люди? Загадка.

Дома после ужина Лена стоит перед зеркалом в полный рост: «Скажи, я больше мальчик или девочка, юноша или девушка, мужчина или женщина? Или всё вместе?»